Я не нужна совсем-совсем никому. Из-за меня бабушка умерла, а меня никто не жалел, как она. Сейчас меня отсюда выгонят, и куда я пойду? Папа приехал из Орска, и даже не хочет меня видеть. Я, как котенок — играли-играли, и выбросили назад, на улицу. — В широко раскрытых глазах стояли слезы, не проливаясь. Мона Ли чувствовала страшную усталость, и какой-то нервный гул, будто по всему телу прошел ток — такое всегда бывало с ней перед какими-то страшными или опасными событиями. Она никогда не могла понять — откуда это появляется? Почему возникает перед глазами картина — что-то, похожее на гладь воды, безмятежное, но — такое, как затишье перед бурей, а потом, вдруг — она видит человека, с которым случилось несчастье, или слова, будто написанные кипящей кровью — имя — имя того, кого она, может быть, и не знает.
Около двухэтажного дома в Орске, откуда недавно съехал жилец со второго этажа и где погас теплый свет от желтого абажура, уже который день отирался кто-то мелкий, темный, незаметный, то ли в куртчонке, то ли в ватнике, и в кепчонке по брови. Бродил, засунув руки в карманы, покуривал, поглядывал на окна, замерзнув, решался зайти в подъезд. Что ты бродишь все тут, бедолага? — спросила его сердобольная дворничиха, вышедшая колоть лёд на тротуаре, — ищешь кого? Небось, Коломийцевых? Папу с дочкой? Ну да, — шершавым голосом сказал темный, — должок вернуть хотел. А уехали они! Сменялись. В Москву уехали, уж с пару недель, как. И вещи отправили по железной дороге. А адресок не оставили? — темный стрельнул глазами в сторону подъезда. Да кто мне-то оставит? — удивилась дворничиха, — ты с новых жильцов спроси, они, небось, знают, что сменяли-то.
Когда Мона Ли провалилась в сон, она опять увидела эту гладь, отражающую рассвет, и вдруг все подернулось каким-то туманом, розоватой пеной, и стало страшно, и в водовороте вдруг появилось лицо Ларисы Марченко. Она то открывала, то закрывала рот, силясь что-то сказать. Мона Ли начала задыхаться и вышла из сна.
— Лариса Борисовна! — закричала она и бросилась в комнату Марченко. Лариса спала на боку, причмокивала во сне губами обиженно, а от крика Моны вскочила, села на кровати:
— Что? Что? Что ты меня пугаешь? Ходишь, как привидение! Ты знаешь, который час! Мне лететь утром, у меня съемки в Гаграх! А, да что ты понимаешь! — она досадливо махнула рукой и перевернулась на другой бок. — Мона Ли постояла, приложила палец к губам, покачала головой и ушла на свой диванчик.
Утром студийная машина увезла Мону Ли, ее спортивную сумку и коробку с сапогами, подаренными с королевской ноги Ларисы — на «Госфильм». Мона Ли на вахте показала пропуск, хотя ее и так все узнавали — девочку, с такой необычной внешностью. Как только не звали ее за глаза — «Принцесса Грёза», «Чио-Чио-Сан», «Мона Ли-за Тейлор», даже «Павлиний глаз». Красота её, какая-то восточная, но явно какая-то нездешняя, ее животная, кошачья грация, аристократизм врожденный — все вызывало интерес, к ней тянуло — буквально всех. Сама себя она вела очень просто — но все невольно вытягивались перед ней в струнку. Мона Ли не жаждала повелевать, это получалось само собой. И при всем этом она была поразительно внимательна, послушна и даже предупредительна. Словом, эта девочка с первого дня покорила «Госфильм», как покоряла до этого Орск.
Вольдемар Псоу, окруженный свитой, летел по коридорам «Госфильма», скупо улыбаясь попадавшимся на его пути сотрудникам, скалил мелкие зубки, встречая именитых актеров и картинно раскланивался перед сотрудницами бухгалтерии, дирекции и отдела кадров.
— Так-с, что мы сегодня будем преодолевать? — Псоу ткнул пальцем в Эдика, — Марченко с нами?
— Марченко на съемках в Гаграх.
— Кто сманил? — Вольдемар притормозил так резко, что оператор, читавший на ходу сценарий, уткнулся в его кожаную спину. — Кто? Эдик!!! К тебе вопрос, нет? В разгар съемок? Героиню? Эдик? Ты в уме или тебе тоже в Гагры?
— Там снимают психологическую драму, — пробурчал Эдик, — Петров с Гельфондом.
— Убийственная сила, — Вольдемар дернул ручку кабинета — где уж мне, жалкому сказочнику, другу миллионов советских детей, тягаться с двумя гениями скорбной современности? Фрейда начитаются, и давай, на государственные средства х… ню всякую снимать. Девочка! А ты что тут делаешь? — он увидел Мону Ли, сидящую на корточках в коридоре.
Пал Палыч проснулся неожиданно рано, вышел на балкончик, нависающий над старым садом, вдохнул в себя апрельское утро, и вдруг увидел пичужку, сидящую на ветке березы, услышал крик дальней электрички, почувствовал прикосновение солнечного луча к щеке и понял, — жизнь продолжается. Боже мой, — сказал он сам себе, — я просто распущенный неврастеник. Немедленно найти Мону. Разобрать мебель. Начать новую жизнь! И, да — побриться…
Глава 27
Снимали в выгородке — восточный базар. В павильоне выставили столы — доски, брошенные на козлы, расстелили весь запас студийных ковров, разбросали тут и там нечто, напоминающее арбы — задки каких-то то ли карет, то ли колесниц, бутафоры присыпали пол крашеными опилками, реквизиторы вынесли корзины с искусственными фруктами и зеленью, на переднем плане разместили то, что достали живое — по сезону, кочаны капусты, мытую морковку, яблоки. Мона Ли, в чадре, играла девочку, заблудившуюся среди торговых рядов. Массовка веселилась вовсю, продавцы нахваливали товар, раскатывали ковры, стучали по кувшинам указательным пальцам — гулкий! Дышали на драгоценные камни, вставленные в кольца, словом — все шло замечательно. Мона Ли, едва видной фигуркой мелькала — тут и там, а суровые стражники из дворца султана маршировали по площади, сметая все на пути. В паланкине везли визиря, а сын султана — Сашка Архаров, мучимый похмельем, оттого убедительно бледный, стоял у водопоя, присматривая себе верблюда. Верблюдов было решено снимать завтра, в Зоопарке. Псоу был всем доволен, эпизод выходил живым, и вот, когда уже почти все отсняли, Мона Ли, которая должна была подойти к Архарову и спросить у него дорогу во дворец, дойдя до колодца, вдруг замерла. Архаров дал реплику — Мона Ли молчала. Камера, приблизив их обоих, перешла на Архарова.
— Стоп! Стоп! — закричал Псоу, — что случилось? Стоп! Мона! Сашка, что с ней? Эй, ну кто есть? Что с девочкой? — Подбежали актеры, кто-то скинул чадру, — задохнулась? Мона стояла, глаза ее были закрыты, а к губам был приложен палец. — Воды ей, воды! — Псоу выбежал на площадку, — воды дайте! — Брызнули водой, уложили Мону на пол, но она осталась в таком же положении. Побежали за врачом.
В это же самое время, в Гаграх, Сёма Гельфонд умолял Ларису Борисовну — Ларочка! Один дубль! Ты войдешь в воду и выйдешь из воды! Все! Один, Лара?!
— Семён, ты с ума сошел? Ты видел, сколько
